не интересуют более,
неоткупоренные по Бродскому
бутылки красного вина.
Бродяжки, откупоренные с юных лет,
да потому что любопытные,
ищущие, роющиеся на дне…
под дверью спят бродяжки
с переплетенными ножками,
четыре потушенные сигаретки свернулись рядом.
два котенка свернулись рядом.
две бродяжки продирают глазки,
крутят своими уставшими головками.
отчаяние – непозволительно громкий звук.
как и все лучшее,
бродяжки начались с отчаяния.
вино – отчаяние, отчаяние – вино.
вино заливало отчаяние. отчаяние задирало нос,
когда переливалось через края
и стекало по стенкам мерзкого котла,
то потушило адское пламя.
очищение через отчаяние.
очищение через пьянство.
но смогут ли теперь вырасти цветы,
по крайне мере они могут получиться уродливыми.
красота, замешанная на уродстве,
идеальный макияж – неуверенность и слабость,
не по нраву, не по носу.
позволь себе растрепанные волосы красивой бродяжки,
позволь себе красные губы, разве что,
не позволь себе ничтожно много,
позволь себе быть сексуальным бродяжкой.
первый встречный,
психованное, перекошенное лицо,
кричит про футбольную боль.
второй встречный – женщина.
любовь предлагает первой же репликой,
третий встречный – кричит:
«запомните этот момент! Запомните!
и я его запомню, обещаю! Я обещаю!»
лечение через импрессионизм
и совершенное мгновение.
Последний встречный говорит:
«мне 32, я любил женщину,
бросила она меня
и любить я больше не могу»
уныние - смертный грех,
самый бессмысленный, как-будто бы.
блуд, конечно, веселее.
бродяжки сонные, но лихие и красивые
несутся по бульвару
на полной скорости, громкости,
но кровь застилает глаза.
не хотят понимать, чья это кровь.
они так и не узнают…
слепленные по образу и подобию,
бродяжки кричат и драматизируют
пылают, полыхают, грешат,
впрочем, по-своему.
не доверяют порочности, как веянию,
мода всегда имеет отношение к прошлому.
не модные бродяжки играют в пророков
бродячая собака - их наследство,
как частичка исторического мышления,
как бродяжичья поддержка
на новой серебренной дорожке.
щепотка радости в гостях у неизвестности
где-то на высоком этаже, в поднебесье…
утро бродяжки встретили на полу
и бесы выходили из одного бродяжки.
лечение любовью и огнем.
кто в огне, а кто-то в огненном акробатическом трюке.
никто не тушит пожар
здесь нет спасателей и спасителей,
как не искали,
да и акробатов нет.
здесь только горящие,
больные
страждущие душеньки.
заниматься искусством – это держать Бога за руку
или послушно ходить у него на поводке
или бросаться на него, кидаясь, брызгая слюной,
пытаясь впиться, но куда,
бесплотный, но вездесущный
ненавижу, ненавижу,
поклоняющиеся грандиозному акту насилия,
если и бунтовать, то против Иисуса,
он и сам был главным бунтарем.
нет ничего важнее аутентичности,
не так ли,
но аутентичность ведет к бою,
бою с кровью всегда.
настоящий бой всегда с кровью,
дурной кровью,
письма с кровью,
стихи с кровью,
жизнь с кровью,
на завтрак, обед и ужин
они питаются кровью,
но кровью и платят.
любовь, конечно, это блюдо всегда с кровью.
обескровленные теперь
нельзя во все лезть с кровью
и звезды сыпятся на них, ударяются
а бродяжки продолжают путь.
бедняжки.
пьяная Яуза.
две бродяжки плетутся
два шага вперед – шаг назад.
еще чуть вперед.
русское горе. русское горе.
ищущие поляну, где никто еще не пасся.
рожденные для большего, чем счастья
русские бродяжки.
